Главная » Собачье сердце » Михаил ульянов. Ими гордится удмуртская земля

Михаил ульянов. Ими гордится удмуртская земля

участник Великой Отечественной войны, генерал-лейтенант, Герой Советского Союза,

Биография

Родился в семье рабочего. Русский. Окончил 6 классов. Работал токарем, затем в отделе технического контроля на заводе «Арсенал», с которым после начала Великой Отечественной войны был эвакуирован в Воткинск . В 1942 году на заводе было сформирован добровольческий 174-й отдельный артиллерийский истребительно-противотанковый дивизион имени Комсомола Удмуртии, вооружённый противотанковыми орудиями выпущенными сверх плана. В его ряды записался и Виталий Ульянов.

После обучения на полигоне в Кубинке в начале 1943 года в звании младшего сержанта и в должности наводчика орудия попал на фронт. В первом же бою 19 января 1943 г. в селе Новожков Ворошиловградской области подбил средний танк, подавил четыре огневые точки, стрелявшие из окон домов, и отдельно осколочными снарядами уничтожил до 20 немецких автоматчиков. Был ранен в ступню, отстреливался из личного оружия, после окончания боя эвакуирован. За этот бой Ульянов был награждён медалью «За отвагу»

После госпиталя был направлен в запасной полк, но в пути пересел на эшелон, следующий на фронт. Был зачислен наводчиком в взвод противотанковых пушек 280-го гвардейского стрелкового полка (92-я гвардейская стрелковая дивизия)

С апреля 1943 года вместе с частью находился в районе города Корочи, где строились оборонительные сооружения, обучались способам борьбы с новыми немецкими танками. Дивизия находилась во втором эшелоне обороны в ходе сражения на Курской дуге, но 7 июля 1943 была поднята по тревоге и заняла заранее подготовленные оборонительные рубежи.

В ходе последующих боев Ульянов уничтожил 3 вражеских средних танка (сам он считает «своими» только два). Его орудие было разбито, командир орудия погиб. Вместе с подносчиком Максимом Строговым Ульянов вытащил в тыл раненого заряжающего орудия.

Безорудийный артиллерист сутки прослужил в миномётном взводе, а затем стал командиром отделения во взводе разведки под командованием будущего Героя Советского Союза Лаврентия Беляева. В ходе одного из разведпоисков группе удалось захватить документы и несколько пулемётов противника.

К исходу одного из дней боёв на передовой осталось всего 22 бойца и ни одного офицера. Восемнадцатилетний младший сержант Ульянов принял командование полком. Из вооружения у части имелось противотанковое ружье, два пулемёта, гранаты, и по одной винтовке и автомату на человека. Ввиду недостатка патронов он применил хитрость: когда немцы начинали атаку, по ним велся огонь из винтовок, а когда они подходили ближе - уже из автоматов. Это создавало видимость присутствия на позициях большего числа солдат. Таким образом удалось удерживать позицию несколько дней до прихода подкреплений.

Часть была отведена на переформирование, где с прибытием офицеров должность сержанта Ульянова с командира полка постепенно понижалась до командира взвода. От предложений обучаться на офицера Ульянов отказывался. По его словам, причина этому была простая:

За бои на Курской дуге Ульянов был награждён орденом Отечественной войны 1-й степени. В представлении говорилось:

29 сентября 1943 года командир орудия гвардии сержант Виталий Ульянов первым из артиллеристов батареи переправился через Днепр в районе села Дериевка (Онуфриевский район Кировоградской области Украины). Огнём своего орудия подавил несколько огневых точек противника, обеспечивая форсирование реки батальоном. Всё это время он продолжал командовать и взводом и своим орудием одновременно. В ходе дальнейших боёв Ульянов подбил немецкую самоходную установку StuG III, но немцам удалось её оттащить на свои позиции. Но задача была выполнена и врагу не удалось пройти.

В бою за село Куковка, отражая контратаки врага и оставшись один у двух орудий, Виталий Ульянов подбил самоходную установку и 7 бронетранспортёров противника. Огнём повредил вражеское орудие и уничтожил значительно количество солдат противника. Всего в том бою огнём двух орудий удалось сорвать атаку противника, численностью до батальона.

За эти бои он представлен к званию Героя Советского Союза.

22 октября 1943 года в ходе очередного боя Виктор Ульянов был тяжело ранен. Санитарным поездом он был доставлен в госпиталь в Златоусте , где долгое время находился на излечении. Работал в Златоустовском военном комиссариате.

После окончания войны Ульянов продолжил службу в армии. В 1945 году он окончил Киевское училище самоходной артиллерии, в 1959 году - Военную академию бронетанковых войск, а в 1968 году - Военную академию Генерального штаба. Был начальником Орджоникидзевского высшего общевойскового командного училища. С 1985 года генерал-лейтенант Ульянов В. А. - в отставке.

Жил в Москве. Был председателем правления фонда «Мегапир». Является автором одной из глав книги «Я дрался с Панцерваффе»

Решением Воткинской городской Думы от 27 июня 2007 года № 250, учитывая большой вклад в развитие военно-патриотического воспитания жителей города Воткинска Виктору Ульянову присвоено звание почетного гражданина Воткинска.

Награды

Герой Советского Союза (22.02.1944, медаль № 3625)
Орден Ленина (22.02.1944)
Два ордена Отечественной войны 1-й степени (1943, 1985)
Орден Красного Знамени
Орден «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР» 3 степени
Медаль «За отвагу» (1943)
медали.

(1925-02-23 )

Вита́лий Андре́евич Улья́нов (род. 23 февраля , Киев , УССР , СССР - 14 октября 2011 года , Москва , Российская Федерация) - участник Великой Отечественной войны , генерал-лейтенант, Герой Советского Союза (1944).

Биография

Родился в семье рабочего. Русский. Окончил 6 классов. Работал токарем, затем в отделе технического контроля на заводе «Арсенал», с которым после начала Великой Отечественной войны был эвакуирован в Воткинск . В 1942 году на заводе было сформирован добровольческий 174-й отдельный артиллерийский истребительно-противотанковый дивизион имени Комсомола Удмуртии , вооружённый противотанковыми орудиями , выпущенными сверх плана. В его ряды записался и Виталий Ульянов.

После обучения на полигоне в Кубинке в начале 1943 года в звании младшего сержанта и в должности наводчика орудия попал на фронт. В первом же бою 19 января 1943 года в селе Новожков Ворошиловградской области подбил средний танк, подавил четыре огневые точки, стрелявшие из окон домов, и отдельно осколочными снарядами уничтожил до 20 немецких автоматчиков. Был ранен в ступню, отстреливался из личного оружия, после окончания боя эвакуирован. За этот бой Ульянов был награждён медалью «За отвагу».

После госпиталя был направлен в запасной полк, но в пути пересел на эшелон, следующий на фронт. Был зачислен наводчиком во взвод противотанковых пушек 280-го гвардейского стрелкового полка (92-я гвардейская стрелковая дивизия).

С апреля 1943 года вместе с частью находился в районе города Короча , где строились оборонительные сооружения, обучались способам борьбы с новыми немецкими танками. Дивизия находилась во втором эшелоне обороны в ходе сражения на Курской дуге , но 7 июля 1943 была поднята по тревоге и заняла заранее подготовленные оборонительные рубежи.

В ходе последующих боёв Ульянов уничтожил 3 вражеских средних танка (сам он считает «своими» только два). Его орудие было разбито, командир орудия погиб. Вместе с подносчиком Максимом Строговым Ульянов вытащил в тыл раненого заряжающего орудия.

Безорудийный артиллерист сутки прослужил в миномётном взводе, а затем стал командиром отделения во взводе разведки под командованием будущего Героя Советского Союза Лаврентия Беляева . В ходе одного из разведпоисков группе удалось захватить документы и несколько пулемётов противника.

К исходу одного из дней боёв на передовой осталось всего 22 бойца и ни одного офицера. Восемнадцатилетний младший сержант Ульянов принял командование полком. Из вооружения у части имелось противотанковое ружьё, два пулемёта, гранаты, и по одной винтовке и автомату на человека. Ввиду недостатка патронов он применил хитрость: когда немцы начинали атаку, по ним вёлся огонь из винтовок, а когда они подходили ближе - уже из автоматов. Это создавало видимость присутствия на позициях большего числа солдат. Таким образом удалось удерживать позицию несколько дней до прихода подкреплений.

Раненого солдата или сержанта выписывают домой на шесть месяцев с перекомиссией. Он едет к себе домой, через шесть месяцев он должен прийти на комиссию, а там, может, его отправят в армию. Во-первых, он это время живёт дома. Во-вторых, он может пойти на работу и получить бронь. А офицер в военкомат и в ОПРОС или ещё куда-то в «пожарную команду». Офицеров домой не отпускали. Я что, храбрее других, что ли? Я тоже хотел, в случае ранения, уехать домой.

"С 7 июля 1943 года по 18 июля 1943 г. тов. Ульянов проявил себя бесстрашным артиллеристом. Во время танковой атаки противника тов. Ульянов из 45-мм пушки уничтожил 3 вражеских средних танка, 12 гитлеровцев, 3 мотоцикла и 1 автомашину с пехотой. Тов. Ульянов с тремя бойцами уничтожил огневую точку - станковый пулемёт противника. 17 июля 1943 г. тов. Ульянов со своим отделением ходил в контратаку, где уничтожил 7 гитлеровцев и захватил 2 ручных пулемёта и ценные документы убитых гитлеровцев и доставил в штаб. Командир батальона гвардии капитан БЕЛОБАБА».

29 сентября 1943 года командир орудия гвардии сержант Виталий Ульянов первым из артиллеристов батареи переправился через Днепр в районе села Дериевка (Онуфриевский район Кировоградской области Украины). Огнём своего орудия подавил несколько огневых точек противника, обеспечивая форсирование реки батальоном. Всё это время он продолжал командовать и взводом и своим орудием одновременно. В ходе дальнейших боёв Ульянов подбил немецкую самоходную установку StuG III , но немцам удалось её оттащить на свои позиции. Но задача была выполнена, и врагу не удалось пройти.

В ходе дальнейшего наступления в бою за село Куковка при отражении контратак противника Ульянов остался один командиром сразу двух орудий, ведя огонь из них попеременно. В этом бою ему удалось подбить два вражеских танка и 7 бронетранспортёров. Огнём повредил вражеское орудие и уничтожил значительно количество солдат противника. Всего в том бою огнём двух орудий удалось сорвать атаку противника численностью до батальона.

За эти бои он представлен к званию Героя Советского Союза.

После окончания войны Ульянов продолжил службу в армии. В 1945 году он окончил Киевское училище самоходной артиллерии, в 1959 году - Военную академию бронетанковых войск , а в 1968 году - Военную академию Генерального штаба . Был начальником Орджоникидзевского высшего общевойскового командного училища. С 1985 года генерал-лейтенант Ульянов В. А. - в отставке.

Жил в Москве. Был председателем правления фонда «Мегапир». Является автором одной из глав книги «Я дрался с Панцерваффе».

Решением Воткинской городской Думы от 27 июня 2007 года № 250, учитывая большой вклад в развитие военно-патриотического воспитания жителей города Воткинска Виктору Ульянову присвоено звание почётного гражданина Воткинска .

Генерал-майор Иван Самойлович Ульянов (1803-1874), донской казак и российский дворянин, прожил достаточно размеренную чиновничью и войсковую жизнь, и только его собственные яркие качества, подкрепленные желанием подняться на более высокую ступень социальной лестницы, чем та, которую он занимал по праву рождения, вызывают интерес тех, кто стремится лучше понять мир людей прежних поколений. Наиболее значимым для потомков событием биографии этого донского деятеля второго плана, пожалуй, можно считать участие в переустройстве Войска Донского в соответствии с принятым в 1836 г. «Положением об управлении Донского Войска». Вместе с тем, образ И.С. Ульянова интересен тем, что представляет собой в известной степени типичный пример казака-дворянина, представителя сразу двух сословий, вступивших в полосу кризиса и трансформации.

Основным источником информации о жизни Ивана Самойловича для нас послужил личный фонд семьи Ульяновых, хранящийся в Государственном архиве Ростовской области. Фонд содержит внутрисемейную переписку за 1803-1882 гг., официальные бумаги, письма представителей разных слоев общества к И.С. Ульянову, а также черновики большинства его ответных писем. Число корреспондентов Ульяновых составляет несколько десятков человек, - это семейство беспоместных донских дворян было своего рода связующим звеном между казачьими низами и элитой Войска.

Ивана Самойлович не был потомственным дворянином и происходил из казачьей семьи. Первым из Ульяновых получил личное дворянство дед Ивана Самойловича - Никита Ульянович, произведенный в поручики в 1777 г. Его сын Самуил Никитич (1783-1828), обычно величаемый в письмах Самойлой, был типичным казачьим офицером среднего звена и ничем не выделялся из общей среды подобных ему. Он дослужился до ротмистра и, судя по всему, особых заслуг за ним не имелось - по крайней мере, в сохранившейся переписке не упоминается, что он был кавалером.

Естественно, что первые представления о службе молодой Иван Самойлович получил от отца, причем в связи с тем, что кто-то из них обязательно находился на службе, все эти поучения сохранились на листах плохой серо-синей бумаги. Иван поступил на службу в марте 1820 г. Полк, в который его зачислили, был направлен в Польшу. В августе того же года Ульянов был произведен в урядники, а в октябре 1823 г. - в хорунжие. Отец, радуясь успеху сына, писал ему: «… Поздравляю тебя, любезный сын, с получением МОНАРШЕГО благоволения, сердечно желаю носить новый сей чин с честью и славой и оправдать доверие начальства в полной мере до таких пределов, как оне могут простираться. Надежда ласкает меня иметь в тебе честность, любовь, правду, исправность и осторожность, но, боже, укрой! Как что выйдет противное, тогда я скажу… я в надежде обманут, а ты соделаешься тогда недостойным таковых имен - подлинно - [до] потери такового». Этот переход от похвалы к угрозам по случаю возможных обманутых родительских надежд наглядно демонстрирует то, что видели в своих детях дворяне - офицеры и чиновники. Для них дети являлись продолжением собственных карьерных устремлений - как реальных, так и несбывшихся.

Неожиданно в письмах Самойлы Никитича сыну за 1822 г. мы обнаруживаем зашифрованные строчки: «Ньяпидей качца, точца я ухе релада кми питанси пищелу шокти шъ мокъ, а лъ шипоръ и нупверъ пе шлечца рохек льсугяда илнолсецпири мафше шъ торнапiи ико уремеппω, ль лецошакесъпо катой перохекъ щыкъ пафышаеръ ньетидеи». Шифр оказался довольно простым: гласные буквы оставлены без изменений, а согласные заменяются так: вместо согласной буквы, расположенной первой в русском алфавите «б» пишется последняя - «щ»; вместо «в» - предпоследняя в ряду «ш» и т.д. Оказалось, что зашифрованная фраза скрывает оправдания пожилого воина перед сыном по поводу пагубного пристрастия: «Пьяницей тагда, когда я уже месаца три ни капли ни беру вотки в рот, а с виномъ и пуншем не всегда может случяца, и с последними разве в компании и то умеренно, следовательно такой не может быть называем пьяницей». Видимо, общая конспиративная атмосфера в армии начала 1820-х гг. выразилась не только в создании тайных обществ, но и побудила добросовестного служаку поиграть в таинственность в переписке с собственным сыном.

В 1824 г. Ульянов состоял в конвойном полку при цесаревиче Константине Павловиче в чине хорунжего. В июле 1925 г. Иван Самойлович был замечен начальством и переведен корнетом в лейб-гвардии Казачий полк на должность управляющего канцелярией походного атамана. В 1828 г. произведен в поручики. Когда в 1830 г. начался «Польский мятеж», 17 ноября находившийся в Варшаве Иван Самойлович вместе с другими товарищами по канцелярии был взят в плен, где пробыл до 14 сентября 1831 г. В этом же году пожалован в штаб-ротмистры. В 1832 г. продолжал служить в Варшаве под командованием генерал-лейтенанта Дьяконова, разбирал дела атаманской канцелярии, пострадавшие во время польского мятежа. В октябре 1832 г. он вернулся домой, «на льготу». Но уже с марта 1833 г. Ульянов вновь на царской службе - отряд из 27 человек должен нести караульную службу при государевом дворце в Таганроге. Вероятно речь идет о мемориальном музее Александра I в доме на Греческой улице, в котором скончался император. В 1834 г. произведен в ротмистры. С декабря 1835 г. по май 1837 г. он на выборной должности «дежурного штаб-офицера по Войску при введении новых учреждений». Через полтора года подал рапорт об освобождении от нее по состоянию здоровья. После непродолжительного отпуска с сентября 1837 г. в течении полугода состоял дежурным штаб-офицером при Войсковом наказном атамане. После очередной льготы, будучи в чине подполковника, принял полк в Бессарабии, в котором и прослужил с мая 1839 г. по август 1842 г. Находясь уже на Дону, в декабре 1842 г. получил производство в полковники. В 1843 г. он должен был принять полк на Кавказе, но подает рапорт об отсрочке по состоянию здоровья; при вторичном назначении вновь отказывается и в ноябре 1844 г. просит уволить с военной службы.

Таким образом, герой нашего очерка служил строевым офицером в течение пяти лет в молодости и трех - в зрелые годы. Остальное время он был, по сути, чиновником. В 1845-1848 гг. Ульянов - старший член Войскового гражданского суда, представитель Гражданской палаты; в 1848-1854 гг. - старший член Войскового правления, то есть, заместитель войскового наказного атамана по гражданским делам. В 1825 г. выбор карьеры штабного офицера Иван объясняет матери так: «…Наше состояние такое - если жить, так надобно и служить; а служить лучше там, где ближе к цели службы - ибо, судя по домашнему нашему достатку, должно согласиться, что будущее мое и нераздельных со мною зависит более от службы, нежели от бытности моей в доме, …[где] я не мог бы принесть ни Вам, ни себе существенной выгоды».

Кстати, именно благодаря его чиновничьей привычке хранить каждую бумажку, мы имеем редкий по объему (50 дел) и многообразию представленных документов архив, который явно был разобран в последние годы жизни самим генерал-майором Ульяновым.

В его переписке с начальниками и сослуживцами хорошо представлена донская военно-чиновничья среда 1830-1850-х гг. Чиновник николаевского времени, известный по русской литературе: раболепный, своекорыстный, духовно и умственно ограниченный, предстаёт несколько иным: верным и усердным служакой, который видит своё благополучие только в связи с честным исполнением своей работы и соблюдением государственной выгоды. Начальник штаба Войска Донского генерал-лейтенант М.Н. Бердяев пишет в 1837 г. своему непосредственному подчиненному - офицеру Войскового дежурства Ульянову о том, что познакомился в Пятигорске с братом адъютанта Попова и считает, что у этого молодого человека способности к работе в Атаманской канцелярии, куда его и рекомендует, констатируя: «На Дону мало таких чиновников». Во многих своих отзывах о людях Бердяев подчеркивает: «дельный», может быть «с пользою употреблен».

Вопрос о причинах близости второго после войскового наказного атамана человека на Дону и дежурного штаб-офицера готова раскрыть следующая фраза из письма Бердяева: «К Плюшкову пишу, чтобы он помогал вам в нашей финансовой части. Вы не церемоньтесь с ним, объяснитесь с откровенностью о наших делах…». Можно заподозрить о существовании каких-то общих материальных интересов, но продолжение письма вносит полную ясность: «Вместе всем нам надо стремиться к пользе Донского Войска».

Находясь на службе, Ульянов не имел никакой земли и в свободное от службы время жил на хуторе своей жены на р. Цуцкане в Усть-Медведицком округе земли Войска Донского. Жалование в войсковых присутственных местах в то время было ничтожным, и поэтому там вовсю процветало взяточничество.

Покровительство своим и продвижение их по службе, протекция и пособничество решению дел, - широкие слои донского общества были уверены в том, что это обязательное правило жизни государственного аппарата, и были убеждены в этом более чем сами служащие оного. Одна из родственниц Ульянова Мария Кашеварова так была обижена за невнимание к ее тяжбе, что разорвала с ним отношения на долгие годы. Она была убеждена, что за «своих» надо хлопотать: «Вы, будучи племянник и восприемный сын маменьки… могли бы замолвить словцо, они (мать автора письма - О.М.) писали вам насчет дела с Кисляковым, и вы на оное молчали, вы не уведомили какой оно имеет оборот… вы сказали, не знаете, как он[о] идет, оно не под вашим ведением, хотя и не вы заведуете оным, положим, что вам нельзя [в]мешиваться не в свое, но все-таки братцу не мешает, вы могли бы знать о нем. Как хотите, сердитесь на меня, но, право, это не на что не похоже… нельзя сделать малости… Вы говорите, что не хотите обесславить себя пристрастием к своим… я в другой раз, будьте уверены, не обеспокою вас ничем». Это непонимание чиновником и обывателем друг друга лишний раз доказывает, что работа государственного аппарата в глазах широкой публики выглядела произволом, смесью своекорыстных действий, хотя в самих чиновниках еще был жив петровский дух «усердия в нуждах государства». Другая родственница Евпраксия Карасева не признает дележ наследуемых ею и женой Ульянова земель, который произведен заседателем и понятыми, потому что «они делали [это] вам в удовольствие», пишет она свояку. Она считает, что все войсковые чиновники заодно. Поэтому их решению она объявляет бойкот: «Луг в Карагачках вы также считаете своим и даже запрещаете срубить там палку и рвать тёрен, мне кажется, что для вас слишком тягостно будет, чтобы и луг ваш был, и хворост, и тёрен, и везде все ваше; но мне, если будет нужен хворост, то и в Карагачках нарублю, я ни в коем случае не соглашусь передать в одни руки как Карагачки, так и Чирской луг».

Сослуживцы обращались с Ульянову с просьбами куда более скромными. Они лучше понимали ограниченность возможностей чиновника, невозможность нарушения известных правил субординации, а также существования у каждого чиновника собственных принципов, за рамки которых они предпочитали не выходить. Особенно часто просил о протекции наиболее близкий друг Ульянова Никифор Кузьмич Ежов. Его просьбы сопровождаются оборотами типа: «если просьба совместима с правилами, то не откажи сделать помощь доброму человеку», или: «я не говорю, чтобы рассмотрение это было сделано беспрепятственно, зная, что в тебе пристрастия нет, но прошу, чтобы лица окружающие поступили с делом Борщева (родственник Н.К. Ежова - О.М.) добросовестно».

Казалось бы, в годы службы в Войсковом дежурстве Ульянов стал одной из ключевых и влиятельных фигур в атаманском аппарате, но, прослужив около трех лет, он просит об отставке. Цитата из рапорта Ульянова объясняет причину этого решения: «Сколь ни высоко ценю я почетное звание свое…, но здоровье мое так ненадежно, что я не могу вспомнить о возобновлении прежних трудных занятий, не представив всех невыгод моего положения... При том самое звание мое требует приличного содержания, но десятимесячная более, нежели скромная жизнь в Черкасске убедила меня что жалования сего не достаточно... Изменить же своим правилам и прибегать к средствам непозволительным никогда не соглашусь. А все это заставляет меня желать перемены рода службы». И в 1839 г. Ульянов принял в командование полк кордонной стражи в Бессарабии. Находясь там, Ульянов не особенно поправил свое материальное положение, зато приобрел ревматизм. Из-за этого он вынужден был дважды отказаться от выезда на службу на Кавказ и просить об увольнении с военной службы в ноябре 1844 г.. Но неожиданно для самого Ивана Самойловича, в мае 1845 г. его избирали старшим членом Войскового гражданского суда. Предпринятая им попытка остановить прошение об отставке окончилась неудачей. Он получил отказ, поскольку дважды уклонялся от выезда в полк.

Принцип воздаяния - ключевой в мировоззрении служащего человека первой половины XIX в., он объясняет тогдашнее видение отношений Бога и человека, слуги и государя. Усилия должны быть непременно вознаграждены, иного служилый дворянин себе не представлял. В начале службы Иван Самойлович непоколебимо верил в это, и хотя жизнь все более ставила под сомнение краеугольный камень служилого сознания, даже в зрелые годы вера в принцип воздаяния иногда мелькала в его суждениях. Но главная мечта обрести прочный достаток все никак не сбывалась. Все чаще в бумагах Ульянова встречаются иные мысли: «На свете нет благороднее, возвышеннее цели как быть полезным самому себе», - пишет он в назидание тем, кто «убьет жизнь в стремлении быть полезным родине» (1848 г.).

Период работы в Войсковом гражданском суде Ульянов позже назвал трудами «без должности за право пользоваться приобретенной известностью». Действительно, он находился в отставке, а должность старшего члена суда была выборной и низкооплачиваемой, поэтому доходы его были чрезвычайно скудными. Обозревая в 1867 г. этапы своей служебной биографии, Иван Самойлович написал о 1848-1854 гг., когда он состоял старшим членом Войскового правления: «Последняя служба была жертвою… Борьба… за право быть честным человеком среди безнаказанного воровства, борьба с бесправием и беззаконием всякого рода насланного с севера сатрапства имели то следствие, что в конце 1855 г. я оставил навсегда службу… с дырявым карманом…».

Жизнь обер-офицера, прослужившего более тридцати лет на военной и гражданской войсковой службе, весьма трудна. Когда один из его сыновей собирался на службу в полк, он попросил находящегося в отставке отца прислать ему ненужное военное платье. Иван Самойлович ответил: «…У меня весь гардероб состоит из потертого мундира и двух чекменей, из которых один совестно бы и надевать, да нечего делать». Собравшись с силами, он выслал сыну 100 руб. серебром.

Немало положительных штрихов к образу Ульянова добавляет его противодействие строительству Ольгинской дамбы на левобережье Дона в 1855-1856 гг. Возведение ее началось несмотря на отрицательное заключение инженер-капитана Мовчановича, работы были проведены неудовлетворительно, строительная комиссия закрывала глаза на недостатки, и финансирование этого местного «панамского проекта» продолжалось. Между тем, по мнению Мовчановича сооружение дамбы было нецелесообразным, так как в силу естественных условий ей неизбежно грозило быстрое разрушение. Но возможно именно это побудило местных чиновников лоббировать вопрос о строительстве дамбы: средства будут освоены, а спрос-то - со стихии. Небезынтересен и тот факт, что к этому проекту были причастны те же лица, которые занимались строительством Новочеркасского кафедрального собора, как известно, построенного лишь с третьей попытки.

Весьма популярны в письмах самого Ульянова и его корреспондентов - чиновников и офицеров, рассуждения о «невыгодах службы». К таковым относится и небольшое по сравнению с «русскими» офицерами жалование, и служба на вредном для здоровья Кавказе и в Грузии. Но как писал Н.К. Ежов: «Для нас донская казачья служба есть необходимость, и мы дотоле не можем располагать собой, доколе не кончим положенных лет». Желание оставить службу высказывал в письме Ульянову и В.В. Персиянов: «Вы маните меня к себе, в поля, леса густые… но… не могу прожить самое короткое время без службы, т.е. без жалования. А служить нет мочи, я почти не вижу… При первой возможности брошу…» (1869 г.). Как видим, разочарованию в усердном и беззаветном служении подвергся не только герой нашего очерка, но и другие донские офицеры и чиновники. К чему это привело спустя несколько десятилетий, показывает переписка генералов А.П. Короченцева и А.М. Грекова за 1892 г. Она иллюстрируют обстоятельства карьерного движения высшего офицерства в царской армии. В тот год Короченцев пожелал оставить командование дивизией и принять более спокойное место, а в случае, если не найдет такое, был готов уйти в отставку. В обществе о нем ходило мнение как о человеке, облеченном «особым расположением царской семьи». Уповая на это, он одновременно хлопочет о нескольких должностях, но боится, что все же останется «при печальных интересах». Короченцев предупредителен и осторожен, просит Грекова узнать, «если только к тому будет удачный случай», не выразил ли господин военный министр неудовольствия по поводу его решения оставить службу; атамана же, рекомендовавшего его на должность начальника донской артиллерии, хочет отблагодарить телеграммой, «мне кажется, что такая телеграмма будет не лишней». Какое служение Отечеству? Важнее удачно пройти карьерную дорожку, не споткнувшись, не нарушив правил и не навредив себе! Старания на этом поприще увенчались не вполне достойным результатом: в преклонном возрасте генерал Короченцев имел все шансы быть назначенным на пост войскового наказного атамана, но при проведении ревизии вступил в конфликт с войсковой элитой и попал в немилость императора. Генерал скончался, пребывая в почетной, но малозначительной должности областного предводителя дворянства.

Здесь самое время рассмотреть систему градации донского дворянства, которое по «Положению об управлении Донского Войска» 1835 г. имело три категории. Первая категория - поместное дворянство, за которым был закреплено право потомственного владения наделами войсковой земли. Поместными дворянами на Дону стали те, кто имел более чем два десятка ревизских душ, по числу которых им и нарезалась земля. За крестьян они, как и все остальные помещики Российской империи, платили подушную подать. В этом отношении Положение 1835 г. лишь закрепило практику, сложившуюся во второй половине XVIII в. Вторая и третья категории - мелкопоместное и беспоместное донское дворянство имело право только на пожизненное или даже срочное владение наделом. Будучи сам беспоместным, Ульянов большую часть жизни посвятил уравниванию прав собственности всех категорий донских дворян. Вопрос о закреплении земли за беспоместными чиновниками Ульянов называет правом умереть на своей земле. Он видит в нем инструмент восстановления единства казачества, но речь идет исключительно о донском дворянстве, которое смешиваться с казачьими низами не желает: ведь это было бы забвением заслуг их предков! Даже рядовой казак, но из семьи офицеров, подписывался так: «Из дворян казак Дукмасов». Анонимный апологет беспоместного донского офицерства, радея о нем, горюет, что, находясь «на льготе», они, «нося штаб- и обер-офицерское звание и будучи покрыты ранами, одевают сермягу и взрывают землю наравне с простыми казаками… униженные до равенства с чернью»; и добавляет, «нигде достаток не располагает так уважению, как на Дону».

Будучи депутатом Областного войскового дворянского собрания от мелкопоместных и беспоместных дворян, Ульянов сражается с поместной фракцией за уравнивание в правах. Это ему не проходит даром: на следующих выборах в представители дворянства его «прокатили на вороных». Подоплека споров о землевладении в донском дворянском собрании в это время такова. Одна сторона - помещики покрупнее и побогаче, стояли за разрешение продажи иногородним частнособственнических земель из войскового фонда. Запрет на нее был введен в 1848 г. при активном участии Ульянова. Это привело к снижению цен на землю на территории Войска, что стало ударом по владельцам потомственных наделов, но благом для малопоместных и беспоместных дворян, которые могли бы купить землю в собственность. Крупные землевладельцы даже обозвали таких как Ульянов «комунистами», объясняли их позицию завистью к богатым, обвиняли в том, что этим замышляется отделение Войска от России. На этом ристалище погибла давняя дружба Ульянова с Иваном Ивановичем Красновым, когда-то столь же небогатым дворянином как сам Иван Самойлович. Со временем Краснов, благодаря удачной женитьбе и хозяйской хватке, перешел в категорию поместных дворян и стал сторонником открытой торговли войсковыми землями. Ульянову не нравилось, что в позиции Краснова было слишком много личного интереса.

Наконец в 1869 г. император подписал указ о переходе срочных участков, представленных беспоместным чиновникам по службе, в их потомственную собственность. Решение этого земельного вопроса, тянувшееся 35 лет, свело «в могилу целое поколение бедняков», но Иван Самойлович был бесконечно рад, что наконец-то «права оседлости внесены в кочевые порядки», что «справедливость и насущная потребность удовлетворены».

Кстати, обвинение в казачьем сепаратизме, прозвучавшее из уст богатых донских помещиков в адрес Ульянова, имело под собой некоторые основания. В 1847 г. Дон посетил Н.В. Кукольник, тогда еще фигура столичная и влиятельная. Ульянова обрадовало «благородное его сочувствие донцам»: «Мы твердим ему: узнайте нас лучше... Нам не нужны изменения, а только развитие хорошей стороны в том, что уже сделано, предоставляя времени сглаживать углы. Нам боязно идти вперед, а не назад: казак в древних формах жив. И много ли нам надо? Одно благоразумие в местном самоуправлении в духе данного закона».

Хотя Иван Самойлович не получил никакого образования, кроме начального, круг его интересов был очень широк. Как писал первый биограф Ульянова А.А. Карасев, читая записки и статьи Ивана Самойловича, опубликованные в «Земледельческой газете», «Трудах Императорского Вольного экономического общества», «Донских войсковых ведомостях», «Донской газете» и «Донском вестнике», «можно подумать, что труды эти вышли из-под пера человека, получившего высшее образование. Такая похвала из уст известного донского журналиста, историка и издателя, многого стоит. Особый интерес Ульянов испытывал к истории - среди его бумаг сохранились вырезки газетных статей известного донского краеведа священника Григория Левицкого, а также заметки самого Ивана Самойловича по этому поводу. Еще в 1837 г., после инспектирования Новочеркасской гимназии, в письме Г.М. Бердяеву он высказал мнение: «Всего прискорбнее было видеть, что самая отечественная история передается потомкам со всеми прапрадедовскими недостатками, освященными славным именем Карамзина и повторяемыми близорукими подражателями его до кривотолка [типа] Броневского. Жаль, если полезные труды г. Сухорукова, бросившего на эту важную часть познания новый свет, ограничены будут известными двумя тетрадками, …не удостоившись печатной почести…». Примечательно, что высокопоставленные донские чиновники Ульянов и Бердяев нашли общий язык с поднадзорным В.Д. Сухоруковым! Ульянов отзывался о Василии Дмитриевиче как о человеке «дельном и приятном». Бердяеву он тоже был симпатичен, поскольку «мог бы с пользой быть употреблен».

Что-то не нравилось редакторам центральных журналов во взглядах Ульянова. В 1871 г. редколлегия столичной газеты «Голос» вернула ему статью о недопустимости превращения казачьих полков временного типа в регулярные полки с постоянным пребыванием на службе. А он только призывал власти: не ломайте того, что есть, мы вам еще послужим. Ульянову показалась неадекватной и реакция «Московских ведомостей». Редактор этой газеты М.Н. Катков видел в защите донцами своих прав «то сепаратизм, то государство в государстве и т.п. чепуху». Ивану Самойловичу также не удалось разместить свою статью и в одном из журналов И.С. Аксакова. Он пытался объясниться: «Не можете представить, какому дикому толкованию подвержена самая миролюбивая, самая законная оборона прав и жизни донцов!». Причина отрицательной реакции известного издателя - в казакофильстве Ульянова. Заметьте, славянофилу не понятны охранительные идеи донского публициста! Вопреки поговорке, консерватор консерватора не разглядел ни издалека, ни вблизи.

Как бы там ни было, но Иван Самойлович был не одинок в своих настроениях: еще более резкие суждения можно встретить в письмах генерал-лейтенанта И.И. Краснова. Он отмечал, что все «налетающие» на донское казачество благодетели считают простоту «первою чертою донской народности» и хотят «исключить все иноземные знания как для Дона лишние и запретительные, даже самый французский язык, который на Руси сделался народным более чем русский». Краснов опасался, как бы всякие петербургские знатоки Донского края «не признали бы излишним все знания иноземные как развращающие чистоту нашей патриархальной нравственности и убивающих дух казачества», и не «оставили бы нас при одном татарском языке, да может быть арифметике…». Примечательно, что Краснов выделял казачество из русской армейской среды, из русского чиновничества, и из русского дворянства; да и фраза самого Ульянова о «насланном с севера сатрапстве» многого стоит.

Для донцов присуще определенное своеобразие в понимании родины. Когда старший сын И.С. Ульянова Павел в 1855 г. просился уехать на войну в Севастополь, то Краснов, тогда еще друг семьи, дал такую рекомендацию: «Я не советовал бы ему гоняться за славой севастопольских подвигов. Как они не громки, как они ни велики, но у нас есть дела еще святее и ближе к нашему сердцу, это оборона нашей родины». В результате, Павел принял участие в обороне Таганрога от нападения англо-французского флота.

Семейные отношения донского казачества предстают со страниц писем правдиво и без прикрас. Многолетняя - до пяти лет - служба в дальних уголках империи не способствовала установлению крепких семейных уз. Переписка с оставшимися дома женами касается исключительно вопросов состояния хозяйственных дел - неурожай, падешь или приплод скота, дошла ли без потерь посылка с трофеями, добытыми во время несения караульной службы на кордонах империи - в Польше, Бессарабии и пр. Чаще всего в качестве гостинцев на Дон идет контрабандный «конфискат» - брички, ситец.

До середины XIX в. практиковался тип супружества, заключаемый в интересах будущей свекрови; невесту сыну она выбирала тогда, когда ей становилось трудно одной управляться с хозяйством. Тогда сына вызывали со службы в кратковременный отпуск для женитьбы, причем невеста к его приезду была намечена. Так осенью 1824 г. Ивана Самойловича женили на полковничьей дочери Татьяне Ивановне Карасевой. Выбор невесты диктовался, прежде всего, соображениями материальной и карьерной выгоды. Молодая жена, оставшись в доме мужа, находилась в полном распоряжении свекрови. Отношения в семье были типично домостроевские: женатый сын, его жена и дети были в полном подчинении у старшего в семье, в его отсутствие - у его жены.

В семье Ульяновых в течение двух лет развивалась такая ситуация. В связи с переходом в 1925 г. со строевой службы на канцелярскую Иван Самойлович обратился к матери с просьбой отпустить жену к нему в Варшаву. «Старая» Матрена Семеновна, которой, очевидно, немного за сорок, наотрез отказывается давать свое согласие на отъезд невестки. Дело затянулось почти на два года, прежде чем жена выехала к мужу.

Романы с местными жительницами во время службы в чужих краях были частыми у казаков. В начале 1820-х гг. Самойла Ульянов завел себе некую даму в Кракове, и в связи с этим даже отказался от отъезда домой на «льготу». Энергичные действия сына и угроза начальственного гнева вернули Самойлу Никитича в лоно семьи. Да и сам повзрослевший Иван упоминает в письмах из Польши и Молдавии «прелестных ляшек» и бессарабских кукон, что, конечно, не сообщает никаких конкретных фактов, но передает общую атмосферу полковой жизни.

В донских казачьих семьях ключевым вопросом всегда была судьба сыновей. Их наставляли, определяли на службу, следили за продвижением, способствовали по мере сил их карьере. Успешный сын был гордостью родителей. С николаевских времен детям стали давать образование, соответствующее дворянскому званию; сыновей стремились определить в кадетский корпус, потом в военное училище; дочерей - в институты благородных девиц. И.С. Ульянов имел семерых детей: трех сыновей и четырех дочерей, одна из которых умерла в девичестве, а остальные вышли замуж.

Переписка Ульяновых почти за 100 лет позволяет проследить изменения во внутрисемейных отношениях донских казаков: чувства становятся теплее, отцовские сердца - мягче. Если поколение Самойлы Никитича распоряжалось судьбами детей с учетом, прежде всего, своих интересов и интересов семьи в целом, то Иван Самойлович, хотя и не одобряет некоторых решений своих сыновей, старается учитывать их желания. Подтверждение этого наблюдения, сделанного на основе материалов личного фонда Ульяновых, можно найти в воспоминаниях Н.Е. Врангеля. Тот пишет, что со смертью Николая I в обществе начали изменяться понятия и идеи, даже отношения в семье стали мягче; а порка, любимое наказание царя, стало заменяться «нравственным воздействием».

Проживший долгую чиновничью жизнь Иван Самойлович Ульянов, оказывается, все время желал отдаться жизни владельца поместья. В Варшаве он мечтал разбогатеть и вернуться на Дон к хозяйству: «Мы как примемся, что весьма нередко бывает, с Никифором Козмичем (Ежовым - О.М.) рядить, чертить планы… то, Боже мой, чего уже у нас нет, и заводы, и разные рукодельни, и ветряные мельницы… и всего не перескажешь! Правда, что все это покамест на ветре… Однако я твердо стою на своем, что если бог приведет приняться за домоводство, тогда или разбогатею так, что червонцы и куры клевать не станут, или… в пух разорюсь». Но ему не довелось узнать ни большого богатства, ни горького разорения. В 1847 г., заняв денег в долг, Ульянов смог выкупить 1200 десятин земли на р. Еланчик в Миусском округе, ранее полученную им в срочное пользование. Устроенную там усадьбу он назвал символически - «Мираж». Старший сын Павел после окончания Крымской войны вышел в отставку и получил от отца «полную свободу хозяйствовать». Организованное по типу капиталистической экономии хозяйство Ульянова можно считать показательным. Трудившиеся в нем 29 крепостных крестьян были переведены на оброк. К 1858 г. дела в усадьбе пошли хорошо - в этот год Ульяновы продали пшеницы более чем на 7 тыс. руб. ассигнациями. Экономия «Мираж» представляла собой многопрофильное помещичье хозяйство, имевшее и зерновое, и животноводческое направления. Товарный характер хозяйства ясно вырисовывается в письмах молодого помещика: «Какой славный выходит лошадь, известный вам Великан. Надеюсь заработать на нем хорошо». Позже, в 1867 г., старик Ульянов так оценил усилия сына: «Хозяйство стало мало-помалу поправляться, и как оно с самого начала поведено в основании не на даровой, а на наемной работе, то и последовавший вскоре крестьянский переворот (отмена крепостного права - О.М.) не застал нас врасплох и не заставил прижиться при новых порядках».

Имеющиеся в фонде тексты определенно указывают, что казачество и офицерское, и рядовое теряло на службе здоровье. После «льготы» казак уходил с Дона, опасаясь, что не доживет до конца срока службы. Смолоду болел и Ульянов. Более чем двухлетняя напряженная служба в качестве дежурного штаб-офицера по войску привела к тому, что «стал харкать кровью» и ушел с должности. Немного поправив здоровье, получил в командование казачий полк в Бессарабии, где заболел ревматизмом, который вынудил его в 1844 г. уйти с военной службы. Для одного из своих врачей в январе 1874 г. он составил подробную «Летопись моей болезни», где отметил, что вышел в отставку «в виде мощей», и перечислил все свои медицинские диагнозы: «летучая чахотка, бывшая следствием засорения желудка» и «ходячий ревматизм». В этом же документе Иван Самойлович описал различные популярные тогда врачебные практики: «Лечение сопровождалось, между прочим, припуском к секретному месту шести пиявок…». После попытки лечиться на Водах, он составил весьма трезвое суждение об этом: «Я отправился на Кавказские воды, испытывая все источники при самом бестолковом их употреблении благодаря медицинским и административным злоупотреблениям. Следующая зима показала бесполезность вод».

Иван Самойлович старался быть человеком публичным, интересным в общении. Верхом его чиновничьего остроумия является шуточный устав якобы учрежденного в Атаманской канцелярии общества «Это» (1838), написанный в жанре пародии. Несмотря на весь юмор и легкость стиля в нем упоминается об общественном благе, в интересах которого действуют сотрудники Атаманской канцелярии. Обыгрывается внешность членов общества - офицеров канцелярии и дежурства, узнаваемые черты характера; например, появление рыжей бороды старосты в дверях есть сигнал опасного скопления посетителей. Из текста ясно, что создание этого, возможно, одного из первых образцов чиновничьей самоиронии вызвано сильной загруженностью работников этого подразделения и их стремлением посмеяться над тяготами своей службы. Ненужные визиты только за тем, чтобы поддержать полезные дружеские отношения, отвлечение по пустякам от дел, многословие просителей, все это было названо «разбоем чужого времени».

Ульянов стремился иметь обширные знакомства. В 1867 г. он случайно встретил в одной из газет упоминание о своем давнем сослуживце Александре Юрьевиче Серно-Соловьевиче. Вероятно, страдающий от приступов ревматизма Ульянов с радостью решил возобновить отношения. Он подробно описал свою жизнь в первом же письме и стал ждать столь же интересного письма от другого отставного чиновника, но тот ответил одним суховатым письмецом и переписка - отрада старческой души - не завязалась. Причина этого вполне ясна. А.Ю. Серно-Соловьевич был отцом двух революционеров-народников, привлеченных по «делу 32-х». По-видимому, Ульянов об этом не знал. Один из братьев Серно-Соловьевичей, Александр, был осужден заочно, потому что успел скрыться за границей. Второй, Николай, отправленный на вечное поселение в Сибирь, к этому времени уже скончался в ссылке в возрасте 32 лет. Понятно, что столь же подробно, как Иван Самойлович, Александр Юрьевич описать свое семейство не мог. Пути детей двух старых сослуживцев разошлись слишком далеко.

Итак, Иван Самойлович Ульянов, благодаря своей привычке хранить даже казалось бы совсем пустые и неважные бумаги, позволил нам увидеть донское казачество XIX в. изнутри, не сквозь призму официальных бумаг и приказов по Войску, а читая между строк частной переписки, показавшей нам внутренний мир наших предшественников на этой земле, который они оберегали от чужих глаз за ставнями своих домов и под казенными мундирами. После ознакомления с архивом Ульяновых донские казаки той эпохи показались автору данной статьи иными, чем представлялось прежде. Причем, как оказалось, многое из их быта и мировоззрения сохранилось до сих пор в степных окраинных хуторах и станицах Дона.

Во времена И.С. Ульянова в среде донского казачества сосуществовали две противоречивые тенденции - как стремление сблизиться в положении с общероссийской элитой, так и стремление сохранить свою самобытность и привилегии. Как показало изучение дела, хранящего личные документы сына И.С. Ульянова Павла Ивановича, уже не раз упоминавшегося в данной статье, следующее поколение семьи Ульяновых было гораздо в большей степени похоже на великорусский тип помещика, чем их отцы. Система ценностей, исповедуемая Павлом, образ мысли и действий показывают его близким по духу смоленскому помещику А.Н. Энгельгардту, автору знаменитых писем «Из деревни». А его потрясающие письма к жене доказывают, что эмоциональность супружеских отношений сменила господствовавший ранее тип казачьей семьи, основанной на хозяйственном сотрудничестве супругов.

Чиновничество николаевского времени предстает неоднородным, в нем существуют типажи низкие - казнокрады и взяточники, но благодаря другим, которые рассматривали службу государю как честь и долг, страна оказалось способной приступить к Великим реформам, которые осуществляли дети таких людей как И.С. Ульянов. То, что среди них не оказалось Павла, можно связать с тем, что борьба с нуждой отняла у семьи слишком много сил в прежнем поколении.

Сам Иван Самойлович предстает перед нами человеком противоречивым - он постоянно разрывается между долгом службы и интересами близких; между дружескими чувствами, которыми он всегда дорожил, и принципами чиновника; между преклонением перед властью и разочарованием в ее безгрешности, взывает к высоким чиновникам и удивляется их ограниченности. Типичный внутренний конфликт легитимиста и думающего человека. Он увлекается Белинским и наказывает, хотя и не жестоко, своих немногочисленных дворовых. Он, выходец из низших слоев казачьего офицерства, бывает шокирован бесцеремонным поведением своих родственников - отсутствием в них уважения к закону, к приличиям, к чужой собственности, эгоизмом и мелким сутяжничеством. По духу он уже интеллигент, его влечен к тонкому интеллектуальному общению с чистыми от корысти намерениями. Он счастлив, когда находит таких людей, как его племянник А.А. Карасев, и сильно разочаровывается в таких друзьях как И.И. Краснов. Симпатичный, немного романтичный Ульянов так напоминает складывавшийся тогда и развившийся в ХХ в. тип русского интеллигента, который начинает постепенно менять ценности государственные на ценности личностные, а именно - на право жить в гармонии с самим собой. Тональность писем Ивана Самойловича, написанных в последние годы жизни, позволяет сделать вывод о том, что, несмотря на собственные болезни и драмы в жизни детей, ему удалось дожить свои дни в состоянии достойного умиротворения и гордости за пройденный жизненный путь.

Литература :

ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 40. Л. 34 об.
Там же. Л. 24-25.
Там же. Л. 53 об.
Бердяев Михаил Николаевич (1791—1861), генерал-лейтенант, герой Отечественной войны 1812 г., в 1835-1839 гг. начальник штаба Войска Донского.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 34. Л. 26 об., 27, 30, 46, 46 об.
Там же. Л. 27, 27 об.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 40. Л. 146-147.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 35. Л. 478.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 34. Л. 76, 108.
Имеется в виду г. Новочеркасск - административный центр земли Войска Донского.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 34. Л. 51, 51 об.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 16. Л. 10-11, 16, 20.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1.Д. 34. Л. 383.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 35. Л. 372.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1.Д. 40. Л. 380.
См.: ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 20.
Там же. Л. 57.
В отношении управляющего Донской казенной палатой от 15 января 1902 г. Ольгинская дамба названа «весьма дорогостоящим сооружением былых времен», которое требует ежегодных расходов - до 25 тыс. рублей. Для сравнения: на все остальные дороги, мосты, трубопроводы и пр. коммуникации всей Области отпускалось около 31 тыс. рублей (ГА РО. Ф. 162. Оп. 1. Д. 60. Л. 44).
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 34. Л. 77.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 35. Л. 197.
ГА РО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 453. Л. 7, 5.
Мелкопоместные - те, у которых менее 21 ревизской души, а после 1 декабря 1861 г. - менее 75 душевых наделов.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 34. Д. 7. Л. 6 об.
Краснов Иван Иванович (1800-1871), генерал-лейтенант, общественный деятель, публицист, поэт. Ввел в оборот термин «казакоман», наделяя его отрицательным содержанием. Дед атамана Всевеликого Войска Донского П.Н. Краснова.
Кукольник Нестор Васильевич (1809 - 1868), прозаик, поэт, драматург.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 34. Л. 377.
Броневский Владимир Богданович (1784-1835), генерал-майор, член Российской академии, военный писатель, автор книги «История Донского войска, описание земли Донской и Кавказских Минеральных вод» (СПб., 1834), которую В.Д. Сухоруков охарактеризовал как «смесь пространных нелепостей» и «грустную компиляцию со всех сочинений, в которых что-нибудь говорилось о Доне». См.: Сухоруков В. Разбор книги: История Войска Донского В. Броневского. 1834 года. С. Петербург // Донской вестник. 1867, № 29.
Сухоруков Василий Дмитриевич (1794-1841), есаул, историк, краевед, журналист, член Северного общества, автор ряда новаторских для своего времени трудов по истории донского казачества.
Написанный в 1826 г. В.Д. Сухоруковым капитальный труд «Историческое описание земли Войска Донского» впервые был издан в 1867-1872 гг. со значительными исправлениями и купюрами.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 34. Л. 23.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 31. Л. 71 об.
Там же. Л. 63.
ГА РО.Ф. 243. Оп. 1. Д. 34. Л. 371-372.
Там же. Л. 452 об.
Кукона - представительница привилегированного класса в Бессарабии.
Врангель Н.Е. Воспоминания: От крепостного права до большевиков. М., 2003. С. 60-61.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 40. Л. 108.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 37. Л. 48.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 35. Л. 372 об.
Там же. Л. 368; Д. 40. Л. 490-491.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 25. Л. 4.
ГА РО. Ф. 243. Оп. 1. Д. 35. Л. 371-372.
См.: Энгельгардт А.Н. Из деревни. 12 писем. 1872-1887. М., 1956.
_____________________________________
Морозова Ольга Михайловна

О Ленине — горы книг, свидетельств, воспоминаний. Его старший брат Александр — в исторической тени. С юных лет мы усвоили, что Володя, узнав о финале жизни брата, сказал: «Мы пойдем другим путем». Во многих книгах воспроизводилась репродукция картины художника Петра Белоусова , на которой изображен юноша с пламенным взором и его заплаканная мать. Это полотно также названо словами Ленина.

О старшем Ульянове — упоминал Маяковский в поэме «Владимир Ильич Ленин»:

« …И тогда

сказал

Ильич семнадцатигодовый —

это слово

крепче клятв

солдатом поднятой руки:

— Брат,

мы здесь

тебя сменить готовы,

победим,

но мы пойдем путем другим!.."

Впервые о реакции Ленина на гибель Александра сообщила Мария Ульянова на траурном заседании Московского Совета 7 февраля 1924 года. По ее словам, Владимир Ильич произнес такую фразу: «Нет, мы пойдем не таким путем. Не таким путем надо идти».

Многие историки считают, что именно судьба Александра повлияла на выбор жизненного пути Владимира. Но кто подействовал на воззрения старшего брата Ленина? Ведь он воспитывался в благообразной семье, где вряд ли постоянно говорили о засилье самодержавия. И уж тем более о том, что монарх, правивший империей, за свои неправедные деяния достоин страшной кары…

Впрочем, брожение умов детей Ульяновых происходило. В симбирском доме читали книги разнообразного содержания. В том числе — Пушкина , Лермонтова , Рылеева , Герцена , Чернышевского , Добролюбова . Глава семейства — Илья Николаевич даже, говорят, напевал песенку на слова запрещенного поэта-петрашевца Плещеева : « Любовью к истине святой / В тебе, я знаю, сердце бьется / И, верю, тотчас отзовется / На неподкупный голос мой. / По духу братья мы с тобой. / Мы в избавленье верим оба, / И будем мы питать до гроба / Вражду к бичам страны родной».

Анна Ульянова вспоминала, что восьмилетний Са-ша декламировал стихотво-рение Рылеева «Иван Сусанин». А в одиннад-цать лет он читал наизусть «Размышления у парадно-го подъезда» и «Песню Еремушке» Некрасова . Мальчик говорил, что эти стихи ему дал отец.

Вот другие штрихи к его короткой биографии.

Как-то Ульянова спросили: «Какие самые худшие пороки?», и он ответил: «Ложь и трусость». Из героев «Войны и мир» Льва Толстого Александр выделял Долохова. Но не за воинскую доблесть, а за нежное отношение к матери. В одном гимназическом сочинении Александр написал: «Для полезной деятельности человеку нужны: 1) честность, 2) любовь к труду, 3) твердость характера, 4) ум, 5) знание».

Как относились друг к другу братья Ульяновы? Владимир уважал старшего, но особой близости между ними не было. Сестра Анна вспоминала, что однажды, разговорившись с Александром, она спросила: «Как тебе нравится наш Володя?» Александр ответил, что брат — человек очень способный, но «мы с ним не сходимся». Анна решила узнать причину, но внятного ответа не услышала…

В аттестате зрелости Симбирской классической гимназии, выданном в 1883 году, говорилось: «…Дан Александру Ульянову в том, во-первых, что, на основании наблюдений за все время обучения его в Симбирской Гимназии, поведение его вообще было отличное, исправность в посещении и приготовлении уроков, а также в исполнении письменных работ отличная, прилежание усердное и любознательность ко всем предметам, особенно к латинскому языку и математике… Педагогический Совет постановил наградить его, Ульянова, золотой медалью…»

Александр поступил на естественное отделение физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета и быстро выбился в лучшие студенты.

«Последнее лето, когда он приезжал домой, он готовился к диссертации о кольчатых червях и все время работал с микроскопом, — вспоминала Надежда Крупская . — Чтобы использовать максимум света, он вставал на заре и тотчас брался за работу. „Нет, не выйдет из брата революционера, подумал тогда я, — рассказывал Владимир Ильич. — Революционер не может уделять столько времени исследованию кольчатых червей“. Скоро он увидел, как ошибся».

Сдвиг в сознании Александра произошел после разгона студенческий демонстрации в 1886 году. Он вместе с некоторыми сокурсниками вступил в партию «Народная воля». Участвовал в нелегальных собраниях, демонстрациях, вел пропаганду в рабочем кружке. Но теорией дело ограничиться не могло, ибо натура народовольцев жаждала крови.

Метаморфоза со студентом случилась необъяснимая. Матвей Песковский , дальний родственник Александра, писал в заявлении, посланном в департамент полиции: «Зная прошлое Ульянова, трудно не заподозрить нормальность умственных его способностей — так резка несообразность в том, чем был Ульянов и чем он оказался по делу 1 марта. Человек может скрытничать, притворяться, но быть окончательно не самим собой — это уж слишком непонятно».

Ульянов составил программу «Террористической фракции», отличавшуюся крайним радикализмом и содержавшую дерзкие требования к главенствующему режиму. Хотя было ясно, что переговоров с властью не дождаться, равно как и уступок от нее. Это произойдет почти через двадцать лет, в октябре 1905 года, когда сын царя — мягкий и податливый Николай Второй выпустит манифест о даровании различных свобод. Батюшка же его был крут и при упоминании о вольнодумстве густо багровел от ярости…

Народовольцы вздумали убить Александра Третьего . Организатором теракта был не Ульянов, а его сподвижник Петр Шевырев . Но тот вдруг «раздумал» и уехал в Крым, якобы лечиться от туберкулеза. Однако отступать от своего замысла молодые люди не стали. Ульянов продал золотую медаль, полученную в гимназии, и на вырученные деньги купил динамит. Достали ртуть, азотную кислоту и принялись мастерить бомбы…

Несколько дней, начиная с 26 февраля 1887 года, молодые люди стали дежурить близ Исаакиевского собора. Ждали кортежа императора, чтобы мученическим способом лишить его жизни.

Но как такие дела делаются, они не знали, конспирации не соблюдали. Стояли — Ульянов , Василий Генералов , Пахомий Андреюшкин , Василий Осипанов близ замерзшей Невы, увешанные бомбами, и ждали, переговариваясь, притоптывая на морозе, изредка отлучаясь в трактир, согреться чайком. Они так намозолили глаза полицейским, что те несостоявшихся террористов задержали. Произошло это первого марта 1887 года — аккурат, в шестую годовщину убийства прежнего царя, Александра Второго , несчастного батюшки Александра Третьего…

В деле была замешана и Анна Ульянова, учившаяся на Бестужевских высших женских курсах в Санкт-Петербурге. Ее арестовали, судили и приговорили к пятилетней ссылке. Пустяк по сравнению с несчастьем, случившимся с братом.

Об аресте Александра и Анны написала в Симбирск родственница Ульяновых. Но, боясь за здоровье Марии Александровны, послала письмо не ей, а хорошей знакомой семьи Ульяновой — учительнице Вере Кашкадамовой . Та встретилась с Володей и передала послание. От него печальная весть попала к матери…

Обвинение в покушение на царя было тяжким, неотвратимым. Но еще была надежда, что жизни бунтовщиков удастся сохранить — молоды же, ветер в голове гуляет. Но ситуацию усугубила упомянутая программа «Террористической фракции», попавшая в руки жандармов. Те прочли и ужаснулись — в бумагах содержался прямой призыв к разрушению самодержавных устоев!

Народовольцы собирались вести непримиримую борьбу с властью не только в Санкт-Петербурге и Москве, но в и других городах империи. Они возносили террор, считая, что «он поднимает революционный дух народа; дает непрерывное доказательство возможности борьбы, подрывая обаяние правительственной силы; он действует сильно пропагандистским образом на массы…»

Впрочем, народовольцы допускали отказ от террора, если правительство — вот размечтались! — пойдет на уступки, разрешив свободу совести, слова, печати, сходок, ассоциаций и передвижений, позволит созыв представителей народа, «выбранных свободно прямой и всеобщей подачей голосов, для пересмотра всех общественных и государственных форм жизни». От властелина в лице Александра Третьего требовалось объявить полную амнистию «по всем государственным преступлениям прошлого времени, так как это были не преступления, а исполнение гражданского долга».

Александр Третий, ознакомившись с программой «Террористической фракции», пришел в ярость. И начертал на полях: «Эта записка даже не сумасшедшего, а чистого идиота». Но вряд ли монарх так думал. Он просто гнал от себя тяжелые мысли — не все же пойдут за этими одержимыми…

Следствие по делу группы Ульянова было скоротечным. Александр не только во всем признался, но и прямо указал на свою главную роль: «…мне, одному из первых, принадлежит мысль образовать террористическую группу, и я принимал самое деятельное участие в ее организации, в смысле доставления денег, подыскания людей, квартир и проч. Что же касается до моего нравственного и интеллектуального участия в этом деле, то оно было полное, т. е. все то, которое доставляли мне мои способности и сила моих знаний и убеждений».

После этого ему было не на что надеяться. Как, впрочем, и его товарищам.

Убитая горем Мария Александровна поспешила в столицу, где ее принял император. Он обещал пощадить Александра, если тот подаст прошение о помиловании…

Советские историки утверждали, что Александр Ульянов, проявив необычную твердость духа и мужество, отказался писать униженную бумагу. Но прошение царю он все же подал:

«Ваше Императорское Величество!

Я вполне сознаю, что характер и свойства совершенного мною деяния и мое отношение к нему не дают мне ни права, ни нравственного основания обращаться к Вашему Величеству с просьбой о снисхождении в видах облегчения моей участи. Но у меня есть мать, здоровье которой сильно пошатнулось в последние дни, и исполнение надо мною смертного приговора подвергнет ее жизнь самой серьезной опасности. Во имя моей матери и малолетних братьев и сестер, которые, не имея отца, находят в ней свою единственную опору, я решаюсь просить Ваше Величество о замене мне смертной казни каким-либо иным наказанием…"

Дошло ли это письмо до императора? Бог весть. Но, возможно, он дал — понять — словами, намеками, что не будет возражать против самого сурового вердикта…

Закрытый суд, похожий на военный трибунал, длился всего пять дней и приговорил Ульянова, Генералова, Андреюшкина, Осипанова к смертной казни через повешение. Та же участь постигла Шевырева, арестованного в Крыму. Остальные участники заговора были заключены в тюрьму.

Накануне казни Мария Александровна в последний раз увиделась с сыном. Спустя полчаса после свидания она покинула Шлиссельбургскую крепость, в которую был заключен Александр, — безмолвно, без слез. За несколько последующих дней она вся поседела…

«Все знакомые отшатнулись от семьи Ульяновых, перестал бывать даже старичок-учитель, приходивший раньше постоянно играть по вечерам в шахматы, — вспоминала со слов мужа Крупская. — Тогда еще не было железной дороги из Симбирска, матери Владимира Ильича надо было ехать на лошадях до Сызрани, чтобы добраться до Питера, где сидел сын. Владимира Ильича послали искать попутчика — никто не захотел ехать с матерью арестованного. Эта всеобщая трусость произвела, по словам Владимира Ильича, на него тогда очень сильное впечатление».

Летом того же рокового 1887 года Владимир Ульянов поступил на юридический факультет Казанского университета. Накануне он окончил Симбирскую гимназию и получил от ее директора Федора Керенского — отца будущего главы Временного правительства — прекрасную характеристику…

И года не прошло со времени гибели Александра, как кровь забурлила в жилах его брата. В декабре того же 1887-го Владимир Ульянов стал участником студенческих выступлений. За это он был впервые арестован, исключен из университета и выслан из Казани. Это было начало его политической деятельности.

Ровно через тридцать лет после казни Александра Ульянова, в апреле 1917 года, другой Ульянов — Владимир — прибудет в Петроград, уже покинутый Николаем Вторым, сыном Александра Третьего.

Возможно, Ленин с грустью вспоминал своего брата, убиенного представителем династии Романовых . Впрочем, сие сомнительно — в то время Ильичу было не до сантиментов. Он готовился к последнему и решительному бою за власть…

Ульянов Виталий Андреевич

Виталий Андреевич Ульянов родился 23 февраля 1925 г. в городе Киеве в семье рабочего. Русский.

Окончив 6 классов, Виталий начал работать. Накануне войны он трудился на заводе «Арсенал». С приближением фронта семья Ульяновых была эвакуирована в город Воткинск. Виталий стал работать на Воткинском машзаводе.

В 1942 году на заводе был сформирован добровольческий 174-й отдельный артиллерийский истребительно-противотанковый дивизион имени Комсомола Удмуртии, вооруженный противотанковыми орудиями, выпущенными сверх плана. В его ряды записался и Виталий Ульянов.

В первом же бою за город Новопсков Ворошиловградской области младший сержант В. А. Ульянов подбил средний танк, подавил 4 огневые точки и уничтожил до 20 фашистов. Был ранен. Его наградили медалью «За отвагу».

После госпиталя был направлен в запасной полк, но в пути пересел на эшелон, следующий на фронт. Был зачислен наводчиком орудия во взвод противотанковых пушек 280-го гвардейского стрелкового полка (92-я гвардейская стрелковая дивизия).

В сентябре 1943 г. фронт продвинулся к Днепру. Командир орудия взвода 45-миллиметровых пушек В. А. Ульянов, переправившись первым на правый берег, прямой наводкой подавил несколько огневых точек врага, батальон успешно форсировал реку. В бою за хутор Зеленый и село Куковка, отражая сильную контратаку танков и пехоты противника, Ульянов, оставшись один у двух орудий, вел огонь прямой наводкой по на-седавшим фашистам и подбил 2 немецких танка, 7 бронемашин, уничтожил до взвода пехоты противника.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 февраля 1944 г. гвардии сержанту В. А. Ульянову присвоено звание Героя Советского Союза. Он также награжден орденами Ленина, Красного Знамени, двумя орденами Отечественной войны I степени, орденом «За службу Родине в ВС СССР».

В 1945 году Виталий Андреевич окончил Киевское артиллерийское училище, в 1959 году - Военную академию бронетанковых войск, в 1968 году - Военную академию Генштаба. Был начальником Орджоникидзевского высшего общевойскового командного училища.

С 1985 года генерал-лейтенант Ульянов - в отставке. Жил в Москве. Был председателем правления фонда «Мегапир». Является автором одной из глав книги «Я дрался с Панцерваффе».

Решением Воткинской городской Думы от 27 июня 2007 г. Виктору Ульянову присвоено звание почетного гражданина Воткинска.

Имя В. Ульянова увековечено на Мемориальной стеле Героям Советского Союза у Вечного огня в городе Ижевске. Фонд «Мегапир» носит имя Героя Советского Союза генерал-лейтенанта В. А. Ульянова.